Разговор с группой Coloristics

На неделе я ездил на репетицию к ребятам из Coloristics, в моих планах было немного поснимать репетицию, сделать портретов и немного поговорить. Об отношении к музыке и импровизации, немного о группе, о планах. Я никак не мог представить, что это выльется в долгий разговор и споры. Пользуясь тем, что формата как такового у меня нет, я не хочу ничего сокращать и урезать, кому будет интересно, тот дочитает этот разговор до конца, а стилистику разговора я постарался сохранить.

— Интересно, в первую очередь, узнать про сочинение музыки, про импровизацию. Мне кажется, импровизация — это достаточно архаичный способ создания музыки, дописьменный, можно сказать, шаманский…

Иван: Coloristics, в принципе, комбинирует написание нот и импровизацию. Мы всегда играем либо мои композиции, либо композиции Игоря. Мои композиции, скорее, идут от написанных нот к импровизации, а у Игоря — наоборот. Игорь может совершенно не понимать, какой может быть аранжировка, какая должна быть форма, и мы что-то придумываем все вместе.

— А придумываете вы в процессе игры на сцене?

Игорь: На самом деле можно это делать по-разному. На сцене, мне кажется, мы особо никогда не придумываем — мы придумываем дома. А дальше, на репетиции, стараешься максимально украсить.

— Понял. Получается, что на выступлении уже полностью готовая композиция?

Иван: Так тоже сложно сказать, потому что Игорь за 4 года существования Coloristics приглашал в состав очень много разных музыкантов, и они, естественно, приносили что-то свое. Мы играли с Алексеем Борисовым, Пахомом, с Сергеем Летовым, Сергеем Болотиным, с Аркашей Пикуновым. С нами были очень разные музыканты, у каждого был свой подход к созданию музыки, и они, конечно, приносили что-то свое. Например, с Пахомом действительно на сцене рождалась композиция.

— Да, на недавнем вашем концерте с Пахомом, который был презентацией совместного альбома, было что-то совсем отличное от альбома…

Игорь: Абсолютно!

Петр: Я думаю, что у нас не было цели играть альбом.

Иван: Во всяком случае, у Пахома не было цели играть альбом. Леша Потапов приехал из Германии, это случайно совпало с выступлением, и он присоединился к нам, потому что играл на альбоме. Но да, у нас не было задачи играть композиции с альбома. Во всяком случае, мои композиции, которые там есть, я уже точно не буду играть. Никогда (смеется).

Игорь: Мне кажется, как-то скучно играть на презентации альбома что-то с альбома, как бы это ни странно звучало.

— Это, видимо, чисто джазовый подход — не играть альбом на презентации альбома?

Петр: Я бы даже сказал, что это фри-джазовый подход.

Игорь: Это импровизационный подход в принципе. Я не считаю себя человеком, который владеет в полной мере джазовым языком.

Иван: Да, я тоже. Так что Петя — это единственный из нас, кто владеет джазовым языком.

— Вы втроем — костяк Coloristics?

Петр: Да. Я считаю, что мы достаточно разные, и в этом кайф. Каждый приносит что-то свое из наших разных сфер.

Иван: Я вообще математик, закончил только музыкальную школу, и у нас с Петей абсолютно разные подходы к музыке. Мы с ним на протяжении этих лет пытаемся найти общий язык. Причем мы работали в разных форматах взаимодействия. Я, например, вместе с ним играл спектакль, для которого писал музыку, мы играем с группой Coloristics, пробуем что-то новое, сталкиваемся с интересными вещами во взаимодействии. Не знаю, вот Пете комфортно со мной? Мне, например, с Петей не всегда комфортно. Я думаю: «Как же мне все-таки объяснить ему, что я хочу сказать?»

Петр: Ну, комфорт — это, наверно, когда ты с любимым человеком расслабляешься на диванчике или в постели, когда у тебя все клево. А когда ты делаешь музыку, у тебя не должно быть все клево. Как раз вот этот процесс поиска очень важен. Если у тебя один взгляд, у меня другой, у Игоря третий — это как раз то, что надо, потому что мы все равно хотим сойтись. И у меня иногда возникает подозрение, что вы не хотите со мной сходиться. Но вот, пожалуйста, сегодня шестичасовая репетиция, и мы на ней. Мы выходим из метро в один и тот же момент случайно…

— У меня сейчас возникла ассоциация с каким-нибудь экстремальным видом спорта, например, горные лыжи или сноуборд, — как ты пытаешься почувствовать и понять снежное покрытие для максимального контроля над ним.

Иван: Вот я, опять же, с Петей не соглашусь, как оно обычно и бывает. Я бы не сказал, что в музыке не должно быть состояния покоя. Мне вообще кажется, что жизнь… Я стремлюсь к комфорту…

Петр: Вы, Иван, стремитесь к комфорту? То есть когда мы едем на фестиваль с отсутствием явно обозначенного гонорара, с кучей неизвестных групп…

Иван: Нет, там есть и известные группы…

Игорь: Там вообще-то все будут крутые!

Петр: Мне кажется, вы, Иван, немножко льстите себе…

Иван: Что стремлюсь к комфорту? Нет, я стремлюсь относиться ко всему с комфортом. Это немного другое.

Петр: Для этого же есть поп-музыка, разве нет? Это музыка комфорта. Там просто — выучиваешь песню и играешь ее за хорошие деньги, а то, что мы делаем здесь, подразумевает, что комфорт у нас априори остался… Ну, то есть, возможно, мы к нему идем через это, но он остался у нас дома или на работе, или у банкомата… Можно сказать так: комфорт — это когда мы при наших разных подходах находим гармонию внутри композиции, которую мы делаем.

Иван: Просто с разными музыкантами разная степень взаимопонимания. С Петей интересно именно тем, что у нас нет взаимопонимания. Когда я говорю: «Нужно вот так». И думаю, что Петя меня поймет, Петя говорит совершенно по-другому, не так, как я планировал. Мне нужно понять, нравится ли мне то, что делает Петя, и, во-вторых, найти компромисс между тем, что я замыслил, и тем, что Петя играет. 

С Игорем немного по-другому, но тоже не всегда удается… Игорь интересен тем, что у нас совершенно разный подход к созданию музыки. Я заранее понимаю, как бы я хотел, чтобы звучали те или иные инструменты, и почему именно эти инструменты. Игорь же может встроить в любую свою композицию любого импровизатора с абсолютно любым музыкальным бэкграундом и стилистикой.

Игорь: Неправда. На самом деле я всё это делаю, о чем ты говоришь, но я просто нормально отношусь к неудачам, никогда не показываю, что что-то не так.

Иван: Я как раз совсем другой, раза три уходил из Coloristics.

Петр: Да? Такое было?

Иван: Да, да, и ты говорил, что не хотел бы играть мою музыку.

Петр: Я говорил скорее про стиль, про музыку, а не про тебя конкретно. Про те композиции, которые мы делали. Ты сегодня сам сказал про свои композиции гораздо жестче, чем я: мы это больше не играем. То есть как-то так у нас все происходит.

— Очень много коллективов, в которых вы играете все вместе или в каких-то комбинациях. И есть Coloristics. Интересно, как вы выделяете этот проект из всех?

Иван: Я за себя скажу. Сейчас я пишу много музыки к театру и сам, если сочиняю что-то для себя, стремлюсь к академической музыке, к минимализму или электроакустике. А Coloristics я воспринимаю как поле для экспериментов — во-первых, во взаимодействии с Игорем и Петей, а во-вторых, с альтернативным взглядом на создание музыки, который они привносят. Мне интересно у них поучиться, и им, возможно, у меня. Что ребята скажут? Они играют вместе в гораздо больших составах — это и Петяев-Петяев, и Джаз два…

Петр: Да, «Jazz2», он практически на паузе, но есть.

Игорь: Для меня Coloristics — это группа, которая может играть любую музыку, которая мне нравится, не только фри-джаз. Здесь я реализую себя больше в написании каких-то форм. Всё-таки это какая-то история про композицию, про написание, которая будет существовать в написанном виде, но включает в себя определённый элемент… (импровизации).

Иван: Я бы попросил заметить, что для меня Coloristics — это поле для импровизаций, а Игорь говорит, что для него это поле для композиций.

Игорь: Да, так и есть.

Иван: Мы друг у друга учимся, хотя я тоже люблю импровизировать. Большинство моих композиций создаются на импровизации. У Игоря, конечно, более радикальный подход к созданию композиции, основанный на импровизации.

Игорь: Как сказать, я на самом деле не основываюсь на импровизации, когда сочиняю. Я основываюсь, как и многие, на мелодиях, которые могу услышать, и каких-то ассоциациях.

Иван: Интересно, что Петя скажет, у него много составов…

Пётр: Я могу сказать, что мне очень интересны составы, в которых вырабатывается свой собственный художественный мир. Считаю, что мы на пути к этому, а путь к этому проходит как раз через создание своего собственного языка. Если вернуться к самому началу, ты сказал, что импровизация — это архаичный языковой подход. Я считаю, что у нас разные подходы, и у ребят всегда есть разные, очень хорошие идеи. Я вижу, что мы создаём свой язык из компонентов, которые, если представить треугольник, сходятся к самому центру. Это безумно интересно, потому что большинство других треугольников, в которых мне приходится участвовать, берут материалы из одного, максимум из двух миров. Я могу ещё сказать по поводу импровизации. Помните, был такой вопрос? Импровизация — это когда ты пишешь музыку. Это можно сравнить с чем? Помните, были компакт-диски? Когда ты записываешь диск в реальном времени, с диска прямо на диск, игнорируя память компьютера. Возможна ситуация сбоя, и вся запись летит к чертям. Так вот, импровизация — это как раз этот лайв-режим, на лету. То есть, если это хорошая импровизация, ты сочиняешь музыку на ходу, но при этом у тебя есть множество приёмов и штампов, которые ты изучал, пока занимался этим делом. Вот у Вани такие штампы — это общий план, можно сказать, что оттуда много видно. У Игоря, возможно, тоже есть… Сложно сказать, что конкретно…

Игорь: Да, конкретно сказать сложно.

Пётр: Очень хороший тембральный и динамический подход. То есть, видите? У нас есть аполлонический и дионисийский подходы, а я такой: «О, отлично, а я буду всё это соединять». Возможно, то, что Ваню бесит иногда, я прихожу и играю совершенно разные вещи на одной репетиции и потом на другой. Вижу, что сегодня это идёт по-другому. Я не помню, что мы делали тогда, но вот это должно работать, и оно начинает работать совершенно по-другому или не начинает. С моей стороны, так как я в основном джаз играю и скорее я джазовый, чем фри-джазовый барабанщик, фри-джаз — это для меня отдушина.

— Это и саморазвитие какое-то?

Пётр: Любой концерт — это саморазвитие. Но здесь это сочинение на ходу, и это очень круто. Я приношу сюда те вещи, которыми занимаюсь в джазовом контексте. Плюс мне нравится электронная музыка, и более того, всем нам троим очень нравится электронная музыка. И представьте себе, у нас академический подход, джазовый подход и электронный подход. И вот этот треугольник. Мы из всех этих миров берём какие-то приёмы, приёмы в хорошем смысле. Из этого возникает лайв-режим, плюс ещё композиционный подход здесь присутствует.

— Можно слово «штампы» заменить на какое-то другое?

Пётр: Мне нравится слово «штамп» в том плане, что это заигранная вещь, а она здесь начинает работать. Она же клевая, она в своё время была изобретена как творческая.

Иван: Я опять же, мы как на дебатах сидим, не согласен с применением слова «штамп» и вообще с подходом, о котором говорит Петя. Это как будто мы берём, если переводить на язык штампов, штамп оттуда-то, который работает там-то. Мы берём много разбитых стаканов и из стеклышек пытаемся собрать один новый. А для меня важно эти стеклышки расплавить обратно и выдуть новый хороший, красивый стакан.

Игорь: Мне просто нравится пошлость! Вот и всё!

Пётр: И плохая музыка!

Игорь: И плохая музыка!

Пётр: Неплохо, иногда послушать плохую музыку!

Иван: Я вообще не очень понимаю, что такое плохая музыка, к сожалению.

Пётр: Я могу рассказать. Вчера встретил одного пианиста дважды, причём абсолютно случайно. Когда встретил второй раз, говорю: «Чувак, давай рассказывай, что происходит?» Как выяснилось, он играет на том же фестивале, на котором сегодня играю я, и он там играет с какой-то группой… Звучит как-то… «Экосистема». Я нашёл их один альбом и послушал. Это оказалась достаточно плохая музыка, в том плане, что там используется мат не совсем там, где хочется. Ещё парочка моментов, когда там совсем мрачняк, они поют о безысходности, но весело, наигранно весело, с какими-то неподходящими грувами, ближе к классическому року. Причём сделана музыка неплохо. Я послушал, прям вдохновился, потому что вижу, люди строят свой мир на этой несочетаемости элементов. Это вызывает во мне какое-то ощущение, попытку потом это как-то гармонизировать. Может быть, взять хотя бы одну песню, которую я выложил у себя в канале, и она на меня сработала, потому что там идея развивается во что-то такое, что нельзя было бы представить, если бы у них не было всё так плохо. То есть они позволяют себе делать то, на что нормальный, культурный музыкант никогда бы не пошёл.

— Но это уже не плохая музыка, это нельзя назвать плохой музыкой.

Иван: А что для вас плохая музыка?

Игорь: Мне кажется, плохая музыка — это та, которую скучно слушать.

Пётр: Но это действительно плохая музыка, мы говорим о плохой музыке, которая намеренно такая.

Иван: То, о чём ты говоришь, — это уже субъективно. Так как из нас троих я наиболее панковский по высказываниям, я вот считаю, что фри-джаз умер, меня не трогает фри-джаз вообще, тем более московский. Я в каком-то смысле нахожусь в оппозиции московскому фри-джазу. Но я же не говорю, что это плохая музыка, я говорю, что есть двумерная музыка и трёхмерная. Вот двумерная — это слепленная из каких-то кусочков, ты на это смотришь: ну хорошо. А трёхмерная — это когда ты находишься как бы внутри. Ты слушаешь музыку, и она открыла мир, в который ты попал.

Пётр: Так вот для чего я приношу сюда свои кусочки — чтобы вы помогали мне их склеивать.

— Мне кажется, в этом споре о кусочках вы говорите об одном и том же.

Пётр: Да, да. Вы гораздо быстрее мне поможете это сделать, потому что у меня нет цели играть штампы. У меня есть цель принести их и дальше посмотреть, что с ними будет происходить. Что только мы втроём сможем сделать.

Иван: Когда мы начинали, с нами играл саксофонист, другой, из одной очень известной группы. Это был первый наш опыт игры вчетвером, и он принёс такую нотку… Как бы этот стиль назвать… Кабацкий джаз. Что скажете, Игорь, Пётр?

Игорь: Смуз-джаз.

Иван: Коммерческий джаз. Смуз — немножко другое, а тут как бы другое, с таким оттенком. Ты играешь, люди пьют пиво, а потом…

Пётр: Сравнивает с землёй нашего коллегу.

Иван: Нет, я не говорю, что это плохо. Я говорю, что есть двумерная и трёхмерная музыка. В общем, мне не понравилось.

Пётр: То есть двумерная музыка может быть такой же интересной, как и трёхмерная музыка?

Иван: Для меня The Beatles — двумерная музыка, я обожаю The Beatles.

Пётр: А, потому что они в моно? (смеётся)

Иван: Нет (смеется). А вот Пьер Булез — это трехмерная музыка. Но это не означает, что двухмерная музыка плохая, просто она по-другому строится.

Петр: Вот это очень важно. Если бы я читал интервью, я подумал бы, что двумерная музыка априори очень плоха, а трехмерная — хороша.

Иван: Вот поэтому я и говорю. То, что нравится или не нравится, — это очень субъективно. Я могу говорить про двухмерность и трехмерность.

Петр: Подожди, бывает хорошая и плохая музыка? То есть нет скучной и интересной? Можно вот так распределить?

Иван: Да, но это субъективно.

Петр: Ну, тут у нас возник бы долгий спор.

Игорь: Мне кажется, что существует только субъективное представление.

Иван: Для меня бывает скучная музыка, но это не значит, что она плохая.

Петр: Подожди, представь, что ты встретил альбом группы, у которой очень известная песня выстрелила, и ты такой: «Отлично, пойду послушаю». А выясняется, что все остальное коммерчески спродюсировано так, чтобы заполнить альбом ради этой одной песни. Такое бывает очень часто.

— Здесь, наверное, надо определиться, с какой стороны нужно оценивать музыку. Мы сейчас смотрим с разных сторон.

Петр: Нет ничего нового.

Иван: Что такое новое, тоже можно поспорить. Например, Алексей Круглов делает кучу аранжировок старых композиций. Можно ли назвать это новым? Для меня нет ничего нового в переделывании старых композиций в других стилях. Я это встречал много раз. Но внутри этой композиции можно сказать, что это новое.

Петр: Давайте так, плохой музыкой будет считаться та, которая записывается с целью понравиться людям, и это единственная цель, чтобы создатель заработал деньги. На всё остальное ему плевать. Сознательно.

Иван: А почему это плохая музыка?

Петр: Нет ничего, кроме желания заработать.

Иван: А если она реально нравится?

Петр: Она нравится только ограниченное время, после чего все о ней забывают, списывают её в утиль и больше никогда не вспоминают. Разве что историку она где-то попадется случайно. Такой послушает и скажет: да, такое время было.

Иван: Знаешь, был альбом, который можно считать примером плохой музыки. Такая группа была — The Shaggs. Там девушки, герлз-бэнд.

Игорь: Блин, да это же шикарная группа!

Иван: Это шикарный альбом! Фрэнк Заппа говорил, что этот альбом на него повлиял больше, чем The Beatles.

Петр: Может, это талантливый продюсер стремился сделать из…

Иван: Нет, продюсером был их отец. Я тебе поставлю кусочек, чтобы ты понимал, о чём я говорю. Возможно, ты что-то другое себе представляешь. Просто их отец очень хотел, чтобы они играли в группе, и чтобы их альбом продавался. 

(слушаем The Shaggs — Philosophy of the world)

Петр: Слушай, ну подожди, то, что играет, очень похоже на Lonely Woman Орнетта Коулмена… имею в виду независимость движения… отслоение мелодии от ритм-секции.

Иван: Вот видишь, но это же плохая музыка с точки зрения того, что они играют не в ритме и так далее, никто не умеет играть. И все песни на альбоме одинаковые. Ты думаешь, что будет что-то новое, а нет. Всё одно и то же. Создается очень странный эффект.

Петр: Хорошо, давайте так, плохая музыка должна занимать определенное место для баланса в нашем мире. Мы же вот с Игорем рассуждали, когда познакомились, нашли очень странную группу.

Иван: Ладно, я вот что скажу…

Игорь: Надо упомянуть эту группу! 

Петр: Я не помню, как она называется.

Игорь: Она называется «Последний человек на Земле».

Петр: Last Humans On Earth?

Игорь: Да.

Петр: Там чуваки в костюмах космонавтов, причем в плохих костюмах космонавтов.

Иван: То, что я включал, примерно то же самое. Я всё-таки придерживаюсь идеи о двухмерности и трехмерности и скажу иначе. Для меня нет хорошей и плохой музыки. Сейчас, в 2024 году, я не понимаю, что такое академическая музыка, что такое популярная музыка. А вот что такое поверхностная и глубокая, я понимаю.

Игорь: Я поправку внесу, группа называется The Last Five Humans.

Иван: Пять человек. Это же группа!

— Давайте вернемся к Coloristics. Расскажите немного про последний альбом.

Иван: Последний альбом, который вышел, или который мы записывали?

— Вышел.

Иван: Просто мы его записывали уже три года назад.

Игорь: Он сначала не записывался как альбом Coloristics.

Иван: Да, он вообще не записывался как альбом Coloristics, Петя там не участвовал, я влетел туда за день до записи, потому что я хотел.

Игорь: Поиграть на флейте…

Иван: Там у Игоря не было идеи для клавиш. Я принес флейты, дудочки, жалейку, мелодику, перкуссию…

— Это была импровизация?

Иван: Ну да, я не особо специалист по этим инструментам, поэтому что-то наиграл…

Игорь: Не совсем, была написана гармония, были написаны аккорды, можно сказать, была написана мелодия. Два основных инструмента, которыми я оперирую.

Иван: Там была и другая композиция, где я играю на органе фанк.

— Почему решили выпустить его сейчас?

Игорь: Ну это же хайп, это же Пахом! С Пахомом сотрудничать — это вообще… круто!

Петр: С этого же надо начинать!

Игорь: Это же такой невероятный человек! Конечно, надо с ним записать альбом и выпустить. Любому музыканту!

Иван: В целом был интересный опыт, но я не разделяю этого восторга.

— Вы записали это одной сессией?

Игорь: Мы несколько раз собирались на студии. Раза три или четыре.

Иван: Нет, два трека мы записали в один день и один за одним. Там были редакции. Изначально была полная версия, необработанная, продолжительностью 20 минут. Мы отрезали часть соло и так далее. Как Майлз Дэвис на Bitches Brew. Такие классические правки, студийные… Пытались собрать из этой дионисийской природы нечто подобное цельной композиции.

— Еще вопрос. Какие планы? Вы сейчас сказали, что это не последняя запись, видимо, есть какая-то следующая запись?

Иван: Да, да. У группы Coloristics очень странный маршрут. Мы начинали с дикого андеграунда, хотя я считаю, что андеграунда нет, так же, как и плохой музыки; андеграунд умер. Сейчас андеграунд — это посты Навального*, спектакли Жени Беркович* и так далее. А то, что мы делали, это не андеграунд, это вполне себе устраивающая всех музыка. Потом у нас был альбом с Борисовым, затем альбом с Пахомом, потом мы записали альбом, удобоваримый для джаза — с Наташей Блиновой.

* Признаны экстремистами и запрещены на территории Российской Федерации.

Петр: Теперь она Наташа Талалай.

Иван: Да, с Наташей Талалай. И Максимом Баженовым.

Игорь: Это очень классная запись, жду, когда выйдет. Мне кажется, это прорывной альбом в истории группы. Он немного ломает определенную действительность Coloristics. Я считаю, что такой записи у нас еще не было. Все, что было до этого, имеет вполне логичную сюжетную линию. А вот следующий альбом — он другой.

Иван: Там больше сочиненных композиций. И он с более джазовым подходом, нежели с фри-джазовым.

Игорь: Там будут песни.

Иван: Да, там будут песни со словами. Но все равно там есть и дух фри-джаза, и в то же время этот альбом может одновременно и понравиться всем, и не понравиться. Мы можем играть его и в клубе Козлова, в «Эссе», а можем на «Складе № 3», в «Мотыге». Он как бы хамелеон.

— Когда ждать выхода?

Игорь: Альбом выйдет примерно через год.

— Спасибо! Мне кажется у нас получилось. Это было честно! Я немного лучше понял, как устроен мир импровизации, фри-джаза и джаза. И вообще этот разговор получился довольно универсальный и применимый в жизни. А я еще раз убедился, что любая оценка зависит от нашей точки зрения. Но это не значит, что одна точка зрения более или менее истинна, чем другая. Мне кажется, людям нужно напоминать об этом постоянно. Если мы сделаем шаг в сторону, то сможем увидеть что-то новое. Не нужно зацикливаться на чём-то одном, важно двигаться вперед и развиваться.